Семья Лоранских (Не в деньгах счастье) - Страница 11

— Купил в кассе, благо сие не возбраняется, — рассмеялся Павел. — Да ну его! Не нравится он мне что-то. И любезен он с нами точно по-нарочному. Точно всей своей вылуженной особой сказать хочет, вот-де, мол, я какой: богач знатный, а с вами не гнушаюсь, бедняками, компанию водить, и даже, как видите, любезен. Неприятный он господин, к нам не подходит… А вот еще гость к тебе жалует, Валентина, — добавил он весело.

Все обернулись к двери. На пороге ее стоял Сергеев. Его лицо так и сияло. Он протянул обе руки дебютантке и голос его дрогнул, когда он произнес задушевно:

— Спасибо, детка! Не обманулся в тебе. Большая актриса из тебя выйдет. Только работать, работать, как батрачке, надо. Слышишь? Работать, как батрачке, а играть, как богине! Поняла? А то дядя Миша Сергеев и знать тебя не захочет!

Радостная улыбка заиграла на гордом красивом лице Валентины. Даже неприятное известие о присутствии молодого Вакулина, переданное Граней, как-то разом стушевалось при этой похвале строгого ветерана сцены. Ей хотелось еще раз подтвердить во всеуслышание, что отныне становится верной и чистой служительницей искусства, хотелось поблагодарить за участие, за похвалы, хотелось расцеловать Сергеева, — и она ничего не могла ни говорить, ни сделать, а только сияла своими необыкновенными глазами, ставшими теперь прекрасными, как никогда, и оглядывала все эти милые, близкие ей лица с таким радостным торжеством, с таким счастливым возбуждением, что ее счастье передавалось и всем им. Веселый молодой смех особенно звонко звучал в маленькой уборной и оборвался только тогда, когда раздался звук колокольчика, возвещавшего об окончании антракта. Молодежь поспешила в партер, Сергеев — к себе в уборную. Лелечка замедлила у порога и, когда все скрылись за дверью, она порывисто обняла одной рукой старшую сестру, другой быстро перекрестила ее и птичкой выпорхнула за порог уборной.

Второй акт подействовал на публику еще более сильно, нежели первый. Наэлектризованная общими похвалами Валентина, получившая уже некоторый апломб благодаря шумным овациям после первого акта, играла еще с большей уверенностью и подъемом.

Когда она окончила свой монолог среди акта, в маленьком Василеостровском театре стало внезапно тихо-тихо, как в могиле. Но только на минуту, на одну минуту, — потом оглушительный взрыв аплодисментов наполнил, казалось, все его уголки и закоулки.

Последний акт Валентина играла, как во сне, благо в последнем акте не требовалось ни подъема, ни силы. В нем, по ходу пьесы, героиня встречает, после целого ряда горестей, неудач и борьбы с нуждою, прекрасного, доброго и великодушного человека, не пренебрегшего ее бедностью и предложившего выйти за него замуж.

И Валентина блестяще закончила красивой и спокойно-лирической сценой свою роль.

В том же блаженном сне, после окончания спектакля, она вышла, окруженная своими, на театральный подъезд, где неистовствовала кучка особенно рьяных поклонников и поклонниц, приобретенных Лоранской в этот вечер.

На улице было темно и промозгло. Шел дождь. Лелечка торопила всех домой, где Марья Дмитриевна не решившаяся ехать в театр, благодаря страшному волнению за дочь, ждала с нетерпением известия о результате дебюта. Но извозчики были все расхватаны вышедшей заблаговременно публикой и ни одного не осталось для барышень Лоранских. Наконец Граня с Павлуком разыскали где-то у 16-й линии сонного "ваньку" и подъехали на нем к театру. Но тут Валентина энергично запротестовала. Ей, не остывшей еще от своего нервного возбуждения, не хотелось трусить на скучном "ваньке". Она предпочитала идти домой пешком с Кодынцевым.

— Да побойся Бога, ведь, дождь идет! — сокрушалась Лелечка.

— Не сахарная, не растаю! — усмехнулась Валентина и настояла на своем, по обыкновению.

На извозчика усадили Лелечку и Граню. Павлук поспешил домой в обществе трех приглашенных им "на чаепитие" товарищей медиков, в том числе и Навадзе. Валентина раскрыла зонтик и, взяв под руку жениха, двинулась по знакомому ей тротуару по направлению к Гавани.

Не успели молодые люди сделать и пяти шагов, как их обогнала щегольская пролетка с сидящим в ней молодым Вакулиным.

— Доброй ночи! — услышали они знакомый голос. И Вакулин птицей промчался мимо них.

На минуту нехорошее чувство зависти захватило Валентину.

"Ведь вот, богат, знатен, на каких рысаках разъезжает, — вихрем промелькнуло у нее в голове, — а мы с Лелечкой, Павлуком, Граней и моим Володей должны на конках ездить и редко, редко в виде исключения позволять себе такую роскошь, как плохой извозчик. А между тем мы ничем не хуже и не глупее этого важного барина. Почему же так несправедливо распорядилась судьба?!"

И в ту же минуту она с отвращением прогнала нелепую мысль.

"Неблагодарная я, неблагодарная! — возмущенно укоряла себя Валентина. — Мне ли завидовать другим? Я ли не избалована судьбою!"

"Какой успех был у меня сегодня! И дебют удачный, и в театр приняли, и все так хорошо, отлично складывается. И мы с Володей так любим друг друга!"

— Ах, как я счастлива, милый, милый Володя! — неожиданно вырвалось из груди девушки и она крепко пожала руку своего жениха.

Тот ответил ей не менее крепким пожатием. И в его сердце цвела светлая надежда на радостное, счастливое будущее. И в то же время память подсказывала Кодынцеву то недалекое милое прошлое, тот чудный день, когда любимая девушка отдала ему свою душу. Он давно любил Валентину. Любил еще в ту пору отроческих лет, когда куцым гимназистиком бегал к своему другу детства Павлуку Лоранскому готовить с ним совместно уроки. Тогда уже высокая, стройная зеленоглазая девочка заставляла как-то особенно биться и трепетать его отроческое сердчишко. Потом уже позднее, в свою бытность студентом-универсантом, он посещал серый домик часто-часто, благо он со старушкою-матерью жил по соседству. С трогательным участием смотрел он на кончавшую гимназический курс Валю, поклоняясь ей, как только рыцарь мог поклоняться своей даме, робко, с полным забвением самого себя. Старушка-мать одобряла эту чистую любовь ее Володеньки; она чуть не с пеленок знала сестер Лоранских, и серьезная, спокойная Валентина вполне отвечала требованием старушки, хотя хлопотливая семейственная Лелечка, с детства проявлявшая все способности рьяной семьянинки, как-то больше располагала в свою пользу Екатерину Степановну Кодынцеву, нежели несколько апатичная к будничной обстановке старшая сестра. Но ее ненаглядный Володенька любил Валентину, а не Лелечку, а старушка привыкла уже благоговеть пред выбором своего единственного сына.