— Куда мы едем? — спросила с трепетом молодая девушка.
И донельзя знакомый голос отвечал ей:
— В страну золота и счастья.
— Но я хочу домой! — вскричала Валентина. — Пустите меня домой!
— Этого нельзя! — холодно усмехнулся незнакомец. — Ты сама — жительница золотой страны и тебе нечего делать в серой обстановке будничного мира. Взгляни! Неужели тебя тянет туда?
Лоранская оглянулась назад по направлению его руки и увидела свою маленькую Гавань. По берегу метались, простирая к ней руки, ее мать, братья, Лелечка, Кодынцев… Они кричали ей что-то, пересиливая голос ветра, и манили ее обратно к себе. Но ее спутник держал ее за руки, тихо, зло смеялся и говорил:
— Ведь ты Серафима? Ведь ты золотая Серафима? Останься здесь! Я дам тебе золотое счастье. Потому что я один могу тебе дать счастье, которого жаждет твоя душа.
А впереди нее из воды вырастали, как в сказке, красивые дома, залитые светом, с ярко освещенными также сказочными по роскоши убранства комнатами. И внезапно все прежнее близкое отошло куда-то далеко-далеко… Что-то влекло Валентину теперь туда, вперед, по направлению этих домов. Вот они близко-близко… Вот уже не слышно больше голосов призыва с берега. Высокий мутный вал поднялся между ним и яликом и сделал невидимым для взоров Валентины все, что не касалось золотой страны, в которую она вступала.
Девушка вздрогнула и проснулась. В комнате были подняты шторы, и промозглое, гнилое утро смотрело в комнату. За окнами слышалась брань дворников, усердно работавших после наводнения. Около нее стоял Вакулин. По его бледному, усталому от волнения и бессонницы лицу было видно, как он страдает.
— Валентина Денисовна, — услышала его измученный голос, — отец мой только что скончался. Он звал вас, но я не решился вас будить и тревожить, тем более, что скоро он впал снова в беспамятство. Вот это он просил передать вам, когда умрет. Вы дали слово исполнить его желание, — и Юрий Юрьевич протянул ей конверт большого формата с фамильною печатью старика Вакулина.
— Что это? — удивилась Валентина.
— Здесь пять тысяч, подарок моего отца вам в память ваших усердных занятий с ним в продолжение года. Мой отец знал, что вы, с вашей гордостью, не возьмете большей суммы, и, несмотря на свое крупное богатство, уделил вам только это.
Валентина вспыхнула.
"Ничтожная сумма!.. О! для них, богачей, она кажется ничтожной, но для нее, не имевшей никогда в руках более тридцати рублей, эти деньги казались феноменальным богатством… Вот она, золотая страна! — подумала она. — Сон сбывается не на шутку", — и произнесла вслух:
— Юрий Юрьевич! я никогда не взяла бы этих денег, если бы ваш покойный отец не обязал меня словом. Это — огромный подарок, я не стою его.
— Пустяки! — произнес Вакулин. — Для отца, повторяю, эта сумма слишком ничтожна. Даже Франц получит вдвое больше по завещанию. Но то лакей Франц, а то вы, человек, услаждавший своим присутствием его сиротство в этот последний год. Отец не хотел включать эту маленькую сумму в свое завещание, и взял ее из обиходных сумм, приказав мне передать ее вам…
Валентина не слышала, казалось, последних слов Вакулина. Она машинально приняла пакет из его рук и сунула его в карман платья.
"Вы услаждали последний год его сиротства", — звенело и переливалось в ее ушах на тысячу ладов.
А она-то? Хорошо услаждение? Она безжалостно бросила больного старого человека, не желая выносить его безвредные чудачества! Она видела в этом стеснение своей свободы, торжество богатого над бедным, сильного над слабым. О! как она была жестока и несправедлива! Как она не понимала его!
— Послушайте, — обратилась она к Вакулину, — скажите, ваш отец отдал вам эти деньги после катастрофы, да?
— О, нет! В тот же вечер, когда я вернулся от вас после моей неудавшейся депутации, он долго говорил со мною об одной необыкновенной девушке, решившейся ради сохранения своих принципов отказаться от выгодного заработка. Он восторгался ею и ее неподкупностью, хотя и подтрунивал над нею. И, должно быть, тогда же у него и созрело это решение, потому, что на другой день он дал мне эти деньги для передачи вам после его смерти. Очевидно, он предчувствовал свой скорый конец. Ваша порядочность и гордость восхитили его. И потом, повторяю снова, вы очень напоминали отцу сестру, которую он любил всем сердцем. Хотите взглянуть на покойника? Он мало переменился. Совсем как живой, — и, не дожидаясь ответа Валентины, Вакулин провел ее в кабинет.
Юрий Юрьевич был прав. Старик Вакулин мало изменился после смерти. По крайней мере, он показался Валентине совсем таким, каким был в последнее свидание про размолвке. Он по-прежнему лежал на своей громадной постели, выдвинутой на середину комнаты. Заботливый Франц обмыл, согласно обычаю, мертвое тело своего барина, облачил его в черный сюртук и, скрестив руки на груди, накрыл его до пояса простынею. Но мертвые глаза остались открытыми, так как их забыли закрыть после кончины, и странно было видеть этот стеклянный остановившийся взгляд, делавший все лицо покойника похожим на лицо восковой куклы.
И все-таки этот мертвый облик очень напоминал то живое лицо Вакулина, которое знала Валентина. Даже брезгливая складка губ, исчезнувшая за часы предсмертных страданий, теперь снова появилась на этом мертвом лице.
Лоранская молча опустилась на колени, поклонилась праху, поднявшись, вновь взглянула на покойника и мысленно произнесла:
"Спасибо тебе. Беру этот подарок от мертвого, как не взяла бы от живого. Прости меня, если я невольно причинила тебе тяжелые минуты своим отказом и резкостью".