Семья Лоранских (Не в деньгах счастье) - Страница 9

— В самом деле? — произнес Вакулин. — Это интересно!

Что-то недоверчиво послышалось в возгласе Вакулина, что задело за живое всех сидящих за столом. Сама Валентина вспыхнула до корней волос.

— Что вас так удивляет? Что в нашем медвежьем углу есть доморощенные таланты? — спросил Павел, с чуть заметной иронией.

— О, помилуйте! В таланте Валентины Денисовны я не сомневаюсь! — заторопился Вакулин. — По крайней мере, судя по тому, что я слышал час тому назад…

— Ну, по тому, что слышали, еще судить нельзя: декламация — одно, сцена — другое! — вмешался Кодынцев.

— Валентина талантлива! — произнес безапелляционно Граня. — Хотите убедиться, я вам билет пришлю на ее дебют. Пьеса хорошая! Прекрасная пьеса.

— Очень обяжете! — поклонился Вакулин и тотчас же добавил с любезной улыбкой в сторону Валентины: — Не сомневаюсь, что вы украсите спектакль своим участием.

Гость посидел еще минуты две, потом извинился и стал прощаться.

В дверях он задержался немного и, обращаясь к Валентине, сказал:

— А может быть, вы измените ваше решение по поводу отца… Может быть, осчастливите старика своим возвращением к старому занятию, Валентина Денисовна?

— Я никогда не возвращаюсь назад! — произнесла она отчетливо и, кивнув головой гостю, вернулась к молодежи.

Вакулин отвесил почтительный поклон и вышел.

— Уф! — вырвалось облегчающим вздохом из груди Павлука, — наконец-то! А манишка-то, манишка! Видали? А ногти какие? Вот делать-то кому нечего, должно быть!

— Э, Бог с ним, давайте плясать лучше. Лелька! Марш за рояль! — скомандовал Граня. И молодежь с шумом повскакала со своих мест и закружилась по маленькой гостиной.

***

Марья Дмитриевна, Валентина и Лелечка долго не спали в эту ночь. Из своей крохотной комнатки в одно оконце, выходящее на залив, Валентина пробралась к матери и сидела на их общей широкой постели, поджав под себя босые ножки.

— Ведь я хорошо сделала, что отказалась возвращаться к этому привереднику, как вы думаете, мама? — шепотом спрашивала она утонувшую среди груды подушек Марью Дмитриевну.

— Как тебе, деточка, удобнее, так и поступай! — уклончиво отвечала та, не без тайной грусти вспомнив о внезапно утерянной статье тридцатирублевого месячного дохода.

— А по-моему, Валя права! — как бы угадывая тайные мысли матери, вступилась Лелечка. — Гордость прежде всего! Вот еще! Богач он, так и издеваться над бедными может!.. Молодец Валентина, люблю таких! — и она звонко чмокнула сестру в самые губы.

— Да дадите ли вы, наконец, спать, сороки неугомонные? Ведь завтра на лекцию ни свет, ни заря надо! — раздался недовольный голос Павлука, спавшего за дощатой перегородкой вместе с братом, в гостиной.

— Самому не спится, а другие мешают, видите ли! — бойко отрезала из-за стенки Лелечка.

— Корюшкой только кормить умеешь! Уж ты молчи, стрекоза!

— Ну, вас, горластые! — послышался недовольный сонный голос Грани, — к завтра латыни не готовил, вставать рано надо, а они трещат!

— Гране вставать рано! Слышите? — озабоченно произнесла Марья Дмитриевна. — Спите с Богом, дети, завтра наговоритесь!

Шепот прекратился. Дети улеглись…

Через полчаса мирный храп наполнял все уголки серого домика.

V

Скромный маленький Василеостровский театр был набит битком публикою. Этому способствовали отчасти и праздничный день, и дебют молодой актрисы, "Валентины Денисовны Лоранской", как гласила розовая афиша, наклеенная у входа. Преобладали по большей части студенты, курсистки, приказчики, изредка мелькал скромный сюртук армейского офицера. Кое-где чернели в своих форменных курточках гардемарины и кадеты морского корпуса. Все это непринужденно болтало и смеялось, рассаживаясь по местам и весело приветствуя знакомых.

Десятка два медиков столпились около входа в партер, окружив Павла Лоранского и нетерпеливо поглядывая на сцену. Павлук казался озабоченным. Он, видимо, волновался за сестру.

— Что, Володя, — поймал он за рукав шедшего из-за кулис Кодынцева, — волнуется она?

— Уж и не говори! — махнул рукою тот. — Лелечка меня уже в аптеку за валерьянкой посылала. Ты бы ей брома пред театром дал!

— Ну, вот еще вздор! Валентина и бром! Не вяжется как-то. И чего волнуется, как девчонка, право! Надо пойти… — и, пожав плечами, Павлук энергично двинулся за кулисы.

— Посторонним вход воспрещается! — остановил его у самой двери внушительного вида сторож.

— Какие такие посторонние! сестра моя там! — завопил Лоранский и, отстранив бдительного стража с дороги, прошел за кулисы.

Валентина сидела перед зеркалом в отведенной для нее маленькой уборной, одетая в ярко-красную шелковую кофточку, сшитую совместными усилиями ее и Лелечки. Гладкая, с небольшим треном, песочная юбка сидела на ней, как влитая. Ради условий сцены нужно было загримироваться. Но Валентине не хотелось портить красками лицо и она только провела тушью под глазами и усилила этим их темную глубину, оставив бледными щеки. Но от этого грима получилось нечто чужое в красивом лице. Этому способствовала немало измененная прическа из ее высоко поднятых густых, черных волос.

Павлук вошел и замер на пороге.

— Что ты? — проронила Валентина по адресу вошедшего брата, устремившего на нее восхищенный взор.

— Ах, шут возьми! — произнес он растерянно, — и Валька и не Валька как будто! Ну, и тип же у тебя! Скажу без лести, брат… молодчина!

— Правда? Правда? — полувопросительно, полуутвердительно произнесла Лелечка и, как девочка, запрыгала на одном месте и захлопала в ладоши.